Рыбаков Анатолий - Прах И Пепел
prose_historyАнатолийРыбаковПрах и пепелВ заключительной книге трилогии `Дети Арбата` писатель попытался дать ответ на вопросы: почему такой дорогой ценой оплачена победа над немецким фашизмом и где истоки трагедии лета 1941 года.
ruruАлексейСедыхAny to FB2, EditPlus14.10.2003OCR & spellcheck by HarryFan, 8 May 200144A93901-3261-4604-B4EB-28CF339566A11.11.1 — доп. форматирование и вычитка Chaus
Прах и пепелГудьял-прессМосква20025-8026-0094-2Анатолий Рыбаков
ПРАХ И ПЕПЕЛ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Погиб и кормщик и пловец!Лишь я, таинственный певец,На берег выброшен грозою,Я гимны прежние поюИ ризу влажную своюСушу на солнце под скалою.А.Пушкин1
— Повезло тебе, дорогуша! Первый раз пошел на почту, и бац — твоя телеграмма! Я сразу на вокзал.
Глеб улыбался, обнажал белые зубы, поглядывал на Сашу.
— С хозяйкой своей я договаривался на одного, приводить второго неудобно. Поищем тебе отдельную квартиру.
В камере хранения чемодан взяли, рюкзак — нет: «Не принимаем без замков». Саша сунул приемщику рубль: «Ладно, начальник, сегодня заберем». Сидор поставили рядом с чемоданом, квитанцию выдали на два места.
— Пройдемся пешком, — предложил Саша, — заодно и город покажешь.
Продовольственный магазин, промтовары, канцтовары, булочная, аптека… Как и в Калинине, как и всюду. Уныло. Старые одно— и двухэтажные деревянные дома.
Изредка каменные — на них таблички с названием учреждений на русском языке и русскими же буквами на башкирском. Только это и напоминало, что здесь столица Башкирской автономной республики.
А так — провинция, булыжная мостовая, кое-где деревянные тротуары, а где и вовсе без тротуаров. Пыль.
— Как тебе наша Уфа?
— Тоска российских городов…
Так он ответил Глебу. А про себя подумал: может быть, это его тоска… Опять, в который раз, все начинать сначала.
— Жить можно, — сказал Глеб, — башкиры народ мирный, гостеприимный. Однако обидчивый. Ты с ними, дорогуша, не задирайся.
— Еще чего!
— Сидели мы на днях в компании, один интеллигент ленинградский, молодой, такому же молодому башкиру говорит вроде, мол: «Я с тобой, старик, согласен». Понимаешь, дорогуша? Слово «старик» произнес, как это у ленинградских интеллигентов принято.
А башкирин его по морде хрясь! «Какой я тебе старик?!» На слово «старик» обиделся. Хоть бы девки за столом сидели, значит, перед девками унизил. Нет, не было девок, одни мужики.
Глеб показал на павильон с надписью «Кумыс».
— Видишь, кумысом торгуют? Кобылье молоко, башкиры гонят из него араку вроде нашей браги, даже спирт гонят. Пьют будь здоров, на Коран внимания не обращают. «Деньга есть — Уфа гуляем, деньга нет — Чишма сидим».
— Что за Чишма?
— Станция возле Уфы, не заметил?
— Не обратил внимания.
— Выпить любят, а закусить еще больше. У них мясо в основном: конина, баранина. Бешбармак ничего, есть можно.
Они шли по центру города, по улице Егора Сазонова — эсер, террорист, убил царского министра Плеве. Уфимец он, что ли, был? Часто стали попадаться люди в энкаведешной форме, в начищенных сапогах, галифе, рыла квадратные, неподвижные.
— Что-то много их здесь, — заметил Саша.
— Видишь? — Глеб показал. — Управление НКВД.
Длинное двухэтажное кирпичное здание, окна зарешечены толстыми металлическими прутьями, четыре подъезда выступают до середины тротуара — глухие коробки, закрытые тяжелыми двустворчатыми дверьми без стекол.
— Глеб, ты знал, что в Калинине вводятся паспортные ограничения?
— Знал.
— Почему не сказал?
— Как это так: не сказал? Я точно помню свои слова: «Сегодня Калинин не режимный го