16a13b01     

Рубина Дина - Собака



Дина Рубина
Собака
Он прощался всегда намеренно небрежно и не позволял ей провожать себя.
Считал - не стоит привлекать внимание Судьбы к этим прощаниям, чтобы, чего
доброго, той не пришло в голову поставить под одним из прощаний свой
беспощадный росчерк.
Судьбы он боялся и никогда не строил планы дальше, чем на завтрашний
день, - боялся, что Судьба обозлится на него за легкомысленную
самоуверенность. Может, это было единственным, чего он боялся в жизни...
А в этот раз даже не смог забежать к Ирине перед поездкой - с матерью
случился очередной сердечный приступ, и после вызова "скорой" он просидел
весь вечер дома - неловко было оставлять мать одну. Ирина ждала его,
конечно, волновалась, надо было позвонить, и он долго приготавливался к
этому звонку - выкурил две сигареты, написал ответ на деловое письмо,
которое валялось уже месяц на холодильнике, посмотрел по телевизору мультик.
И от того, что звонить надо было непременно, и от того, что он знал заранее
ее слова и интонацию, с которой эти слова будут произнесены, в нем возникло
и завибрировало раздражение, как частенько случалось в последний год,
зудящее раздражение на мать, на Ирину - на этих двух женщин, делающих жизнь
его непереносимой.
Набирая номер и глядя исподлобья на экран телевизора, где копошилось на
стволе диковинного растения какое-то диковинное сумчатое, он подумал: ее
можно понять, она, конечно, устала...
- Ира! - бодренько начал он. - Тут такое дело, понимаешь. Я никак не
смогу сегодня. У мамы приступ был, "скорая" только уехала... Ну, ты сама
понимаешь...
- Понимаю, - спокойно сказала Ирина. Но он-то знал подкладочку этого
спокойствия. Да, подумал он, конечно, устала за эти годы. И я устал. Но что
же делать, что же делать... - Ну, до завтра обойдется, я надеюсь, -
продолжал он. - А утром Андрей заедет за мной.
- Ага... - рассеянно, как ему показалось, ответила Ирина. И это его
насторожило.
- ...За мамой здесь тетя Люба присмотрит. А я дней через пять -
назад... Может, и раньше... Посмотрим, как там сложится.
- Ясненько, - ровно проговорила она, и он понял, что весь этот тон,
разумеется, - протест.
- Ирина! - крикнул он. - Ну, что такое?!
- Езжай, ради бота, - сказала она сломавшимся, как перед плачем,
голосом и повесила трубку.
Он схватил пачку сигарет и пошел на балкон - покурить. Мать спросила
вслед:
- Мадам в претензии?
- Оставь меня в покое! - огрызнулся он.
- Бедняжка! Никак не может дождаться моей смерти! - когда речь шла об
Ирине, мать всегда переходила на патетический тон, у нее это хорошо
получалось, она всю жизнь вела драмкружок во Дворце пионеров.
Он стоял, облокотившись на перила, и смотрел, как внизу, во дворе,
Славик моет новые "Жигули". Он так любовно протирал тряпочкой
помидорно-красную крышу машины, что хотелось, как в шкодливом детстве,
стряхнуть на эту идеально лаковую гладь пепел от сигареты.
Мать, лежа на диване, продолжала что-то говорить. Он вздохнул, придавил
окурок о перила и толкнул в комнату балконную дверь.
- ...и пересидит, переждет, конечно... И захапает тебя! - торжествующе
закончила мать. Монолог был неизменный, с незначительными вариациями.
- Лежи, пожалуйста, спокойно, - миролюбиво сказал он. - Тебе нельзя
волноваться. - Но не выдержал, процедил сквозь зубы. - И не трогай Ирину,
сколько можно просить тебя!
За Бричмуллой они свернули на узкую пыльную дорогу и долго еще петляли
по ней, поднимаясь все выше. Андрей остановил "ниву" на небольшой поляне
- Ну вот, - сказал он. - Доползл



Содержание раздела